Что такое церковное первенство и каким оно бывает? Чем отличаются восточый и западный подходы к проблеме первенства? Где источник власти в Церкви? Можно ли сегодня жить по канонам, если многие из них устарели? На вопросы портала «Богослов.Ru» ответил ведущий научный сотрудник секции Общих проблем экклезиологии Лаборатории исследований церковных институций Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Сектора источниковедения истории Древней Руси Института российской истории РАН Кирилл Александрович Максимович.
Кирилл Александрович, каковы Ваши впечатления о прошедшей конференции?
Такие конференции, безусловно, необходимы. Они концентрируются на важных для Церкви проблемах — например, как сейчас, на проблеме автокефалии, вечно актуальной и острой. Отрадно, что на таких конференциях наше студенчество знакомится с новейшими исследованиями по данному вопросу. Для студента — помню по собственному опыту — очень важно иметь визуальный контакт с людьми, разрабатывающими научные, в данном случае церковно-исторические темы. Мне тоже интересно делиться опытом с молодежью и знакомиться с достижениями коллег.
Вы член Лаборатории исследований церковных институций при Свято-Тихоновском университете. Что представляет собой лаборатория, в чем ее цель?
Официально наша лаборатория существует с 2017 года, но ее основу составили научные коллективы, которые сложились и действовали задолго до того. Наша цель — изучать историю церковных институтов так, чтобы понимать логику их трансформации во времени и прогнозировать пути их дальнейшего развития и осмысления. Базовые церковные институты изменялись на протяжении всей истории Церкви, но никогда не подвергались коренной ревизии, а тем более отмене. Сегодня мы становимся участниками тревожных событий и призваны давать научную базу, в том числе и для нашей церковной дипломатии, предлагать эффективные инструменты защиты интересов и Русской Православной Церкви, и Вселенского православия в целом.
Существуют ли в мире аналогичные организации, занимающиеся разработкой теоретической базы для церковно-дипломатической практики?
В том-то и дело, что давно существуют: и у католиков, и у протестантов, и у православных (правда, наших нынешних оппонентов). А наша Церковь до сих пор таких специализированных исследовательских центров не имела. Большая радость, что сегодня лаборатория работает, и пусть она не остается одинокой. В наших университетах, семинариях, академиях необходимы специальные курсы по, так сказать, введению студентов в церковную злободневность. Здесь же нужно дать историческую перспективу тенденций церковной политики. На какие тексты опирается каждая из тенденций? Это огромная работа, и она необходима для формирования будущих деятелей Церкви. Молодёжи нужно иметь знание контекста, в который они выходят из своих вузов: что вызывает тревогу и что требует эффективной церковной реакции?
А как Вы вводите студентов в этот контекст?
На первых порах мы стараемся не отвлекать современностью. Читаем историю Вселенских Соборов, ставим отправные вопросы — вроде того, почему сейчас их нет? А уже в магистратуре, аспирантуре даем системный обзор нынешнего межцерковного, межконфессионального взаимодействия в том числе в рамках специальных курсов, которые читаются сотрудниками лаборатории. Любому исследователю надо иметь в виду современную ситуацию, чтобы извлекать из предмета изучения инструменты решения наших проблем.
Хотелось бы затронуть такую актуальную и болезненную тему, как проблема первенства в Церкви. В чем, на Ваш взгляд, оно выражается?
Об этом у нас недавно вышла монография примерно на 600 страниц. Предлагаете мне за пять минут изложить ее содержание? (Смеётся.) Что ж, проблема первенства очень конкретна. Первенство бывает разным: иногда оно играло позитивную роль, иногда — негативную. Всё зависит от контекста и специфики. Мы в нашей лаборатории стараемся не употреблять слово «первенство», считая, что вокруг него за прошедшие века выросло множество ложных построений. Тем не менее я попробую сформулировать свои соображения на привычном для всех нас языке.
Я разделяю первенство на три вида. Во-первых, первенство формальное, иначе риторическое. Оно сводится к возвышенным эпитетам: «наследник апостола Петра», «высший из иерархов», «светоч истины церковной». Это дипломатические фигуры, формально свидетельствующие о чьем-то превосходстве, но фактически никого ни к чему не обязывающие.
Во-вторых, есть то, что мы все знаем как первенство чести, иначе первенство ритуальное. Хотя отмечу, что само это понятие является довольно спорным, поскольку в канонах в таком виде не встречается, но является продуктом позднейших интерпретаций. Здесь речь идет о вполне понятном церемониальном превосходстве. Собираются за столом несколько иерархов. Кто сядет во главе, кого помянуть первым? Это вопрос уважения, учтивости и ничего более.
В-третьих, есть первенство юридическое, или реальное. Таким образом мы обычно выражаем права первых епископов в рамках их церковных областей, если продолжать пользоваться неканонической категорией первенства. Однако Рим был склонен к иному пониманию. Для него это фактически право одного иерарха принимать решения вне консенсуса с другими, — то, что гораздо привычнее называть словом «власть». На подобное превосходство направлена политика Римских пап уже с V века. В начале это были лишь претензии, подчеркивающие преемство апостолу Петру, который, с их точки зрения, был главой апостолов. Конечно, это противоречит Священному Писанию, из которого в данном случае берется только одна фраза: «На сем камени созижду Церковь Мою» (Мф. 16, 18), — иные просто не учитываются.
Вот такое, юридическое первенство — благо или зло? Сложно сказать. В одних случаях, и я склонен утверждать, что именно в случае с Римом, благо. С падением Западной Римской империи, в условиях полного развала государственной власти Римская Церковь объединяет население. Папы своим духовным, а иногда и юридическим авторитетом сохраняют религиозное единство Запада.
Но стоит папам высказать претензию в сторону Востока — коса находит на камень. Восток древен, его традиция не менее апостолична. Мудрость церковная требовала от пап уважать эту традицию: пусть каждый останется при своем — и не было бы никаких проблем! Но папы претендуют выражать интерес Вселенской Церкви. Со временем они начинают опираться не на авторитет апостола Петра, а на представление о себе как хранителях истины: дескать, все ереси идут с Bостока и только Рим сохраняет в чистоте апостольскую традицию. Таким образом папы выступают как судьи и начинают вторгаться в юрисдикцию восточных патриархов. Подобные вторжения канонами запрещены категорически, но для Рима каноны не имеют обязательной юридической силы. Римская Церковь ставит себя над Соборами, присваивает себе право единоличного суждения. Для Востока это неприемлемо, и расхождения приводят к взрыву: за рядом схизм следует окончательное разделение в 1054 году.
Восток в этом конфликте вёл себя взвешенно. Никто не спорил с тем, что Римский папа — преемник апостола Петра. До filioque не было вопросов и к богословию. Но исполнения канонов Восток требовал, а Римские папы, игнорируя каноны, подрывали авторитет Соборов. Из Вселенских Соборов, надо сказать, Рим безоговорочно признавал лишь Никейский, а для обоснования своего «юридического» примата (о котором я говорил выше) не брезговал и фальсификациями вроде «Константинова дара». В такой ситуации раскол не мог не случиться: XI век — лишь логическое завершение давнего духовного разделения.
В Православной Церкви юридический примат, в смысле прав первого епископа, жестко локален. Митрополит, то есть первенствующий епископ провинции, имеет ряд юридически значимых функций, которые отличают его от других епископов провинции. С появлением патриархов появляются такие, условно говоря, «первые епископы» и у митрополитов. В этом смысле внутри епископата отдельной Митрополии или Патриархата реальное первенство существует в виде особых прав и особого почетного преимущества. Но — существует в ограниченном виде! Патриарх не имеет права просто так вмешиваться в дела митрополита: это происходило только в порядке исключения и всегда соборно, в тех случаях, когда митрополит не мог решить вопрос самостоятельно. Все механизмы описаны в канонах.
Таким образом, внутри Патриархата то, что я условно предлагаю называть юридическим первенством, существует, но между Патриархатами его никогда не было — только риторика и ритуал. Из уважения к столицам их епископы получали чисто символические церемониальные преимущества. Сегодняшний выход юридического первенства в православии на межцерковный уровень не имеет абсолютно никакой исторической опоры! Это чистое нововведение. Ни в каких, по крайней мере православных, прецедентах оно не имеет основы, зато имеет в католических. Константинопольский Патриархат пытается единолично, без консультаций с другими патриархами решать самые тонкие вопросы, он хочет иметь юридический примат в православии, то есть претендует на то, чтобы быть первым епископом и главой всей Церкви. На наш взгляд, это вопиющее нарушение всей церковной традиции, и наша задача — с опорой на изучение истории этому нарушению противостоять.
Распространено мнение, что именно папские амбиции привели к Реформации и жестоким войнам с миллионами жертв. Можем ли мы говорить о том, что юридический примат неизбежно ведёт к расколам и кровопролитию?
Этот вопрос надо оценивать исторически конкретно. Дело в том, что отщепление протестантов от католицизма было вызвано даже не столько идеей примата папской власти, сколько чисто финансовыми вопросами. Если вы почитаете речь Мартина Лютера к правителям немецких земель, в которой он перечисляет грехи папства, — там речь идет преимущественно о деньгах. Нарождающейся немецкой буржуазии было в тягость, что нужно гигантские суммы постоянно отправлять в Рим к папе, где он роскошествовал, заказывал роспись Сикстинской капеллы, закупал золото, серебро и античные статуи везде, где только можно. Благодаря этому Ватиканские музеи сегодня процветают, но немцы не понимали, почему всё это должно делаться за их счёт. Если бы ренессансные папы были поскромнее, я думаю, их примат бы никем не оспаривался. Когда царь мудро правит государством и подданные довольны, никаких революций не происходит. Как только правители начинают выходить за рамки справедливости, вот тогда возникают проблемы. И папы за них вышли: они просто потеряли чувство реальности.
Здесь можно провести аналогии с православием. В рамках Поместной Церкви (а на Западе со временем сложилась одна Поместная Церковь, Римская) юридическое первенство патриарха над другими епископами никем не оспаривается. Как только мы начинаем переносить это на отношения между разными Церквами, начинаются проблемы, потому что Церкви во многом строятся по национально-государственному признаку. Церквей, которые охватывают несколько государств, сегодня не так много: они, разумеется, существуют, но скорее как дань традиции. Всё-таки в основном Церкви более-менее этнически однородны, богослужебные языки у них более-менее стабильны, и богослужебный устав может отличаться. Невозможно одной Церкви взять и сказать: «Мой богослужебный устав лучше, чем ваш, мой правильный, а ваш — нет».
Мудрости православных иерархов хватало, чтобы так вопрос не ставить. А вот мудрости римских иерархов не хватило. Начиная со II века Рим начинает устанавливать свои правила, и, к сожалению, с тех пор Римская Церковь не сделала никаких выводов. Вернее, выводы она сделала — но выводы такие, которые привели к разрушению церковного единства.
Можно ли сказать, что западному христианству исторически свойственно охватывать одной автокефалией большее количество наций, чем восточному?
Римская Церковь — это церковь, которая, с одной стороны, декларирует экспансию, то есть распространяет влияние на другие Церкви, в идеале — на весь мир. С другой стороны, Католическая церковь не брезгует для распространения христианства использовать насилие. Это вообще черта западной цивилизации начиная с Древнего Рима, который точно так же себя вёл. Он римскую власть стремился распространить на весь мир, если надо — легионы посылал, чтобы всё было, как в Риме решат. Католики эту концепцию фактически позаимствовали. Пока они копили силы, вели себя смирно, но как только накопили — начались Крестовые походы. Именем Христа, конечно, католики очень много крови пролили. И эту установку они сохраняли на протяжении веков: можно убить тысячи людей, если это выгодно церкви. Ничего подобного Восточная Церковь никогда не исповедовала.
Начиная с XII века Католическая церковь вообще-то озабочена только одним: побольше заработать. Примат церковный после раскола с православием уже не так интересен — совсем другие мотивы начинают работать. А в I тысячелетии шла мирная полемика: Рим представляет одну гипотезу, Константинополь другую, и они друг с другом спорят, в том числе на богословском и историческом уровне. Есть очень интересные тексты, где эта полемика отражена. Она проходит в абсолютно научном ключе: никто никого не бьёт, не убивает. И после того, как стало понятно, что Рим в этой теоретической дискуссии проигрывает, потому что и богословие, и правовая традиция на Востоке были гораздо более изощрёнными и почтенными, они предпочли полностью отделиться и работать только на свою аудиторию.
Само по себе разделение Церквей выглядит довольно случайным событием, эмоциональным актом недопонимания двух иерархов и одного не совсем вменяемого епископа, который всех предал анафеме от своего имени — ибо папа его на это не уполномочил. Но так только на первый взгляд. На самом деле длительная история конфликта и непонимания между Востоком и Западом рано или поздно должна была к этому привести. Вопрос первенства сыграл здесь ключевую роль: понадобилась почти тысяча лет, чтобы Запад понял, что первенства в виде особых правовых функций на Востоке у него не будет.
А как Вы считаете, нынешний конфликт между Константинопольской и Русской Православными Церквами — это вторжение инородного для православия духа экспансии, или он имеет корни в нашей православной экклезиологии и, соответственно, требует пересмотра наших собственных оснований?
Я не знаю всех пружин конфликта, но у меня очень сильное ощущение того, что больше всего здесь подходит теория заговора. Потому что Константинопольский Патриарх, который выступает главным двигателем идеи примата в православии, — фигура несамостоятельная, находящаяся под мощным влиянием глобальных финансовых и прочих сил. То, что сейчас он фактически работает на раскол Православия, не может объясняться только его личными представлениями о том, как всё должно быть. Что ему пообещали, я не могу сказать, но точно не Царствие Небесное. Он же неглупый человек и должен понимать, что «благодаря» его деятельности Православная Церковь вся в расколах и нестроениях. Если он это понимает, но продолжает делать, значит, у него есть в этом свои интересы — других объяснений я не нахожу.
На ваш взгляд как учёного, правда в этом конфликте за Русской Церковью?
Если считать правдой верность нашей православной традиции, то, безусловно, мы сохраняем ей верность, и в этом смысле правда за нами. Тем более, что наша традиция доказала свою устойчивость, неконфликтность, умение сглаживать противоречия между разными церковными центрами на Соборах, как это всегда было и, вообще-то говоря, должно быть. Нет никаких оснований от неё отклоняться.
А какова природа власти в Православной Церкви? Это власть авторитета, власть закона, власть силы, власть большинства, власть любви или чего-то (а может быть, Кого-то) ещё?
Это очень хороший вопрос. У меня на него совершенно однозначный ответ: это власть церковных канонов, в которых сформулирована вся полнота церковного взаимодействия, общения, любви и всего, что Вы назвали. Конечно, каноны принимались в конкретных исторических условиях, и с изменением этих условий они могут утрачивать, полностью или частично, свою конкретную правовую силу. Но что касается правил, принципов решения церковных проблем — это всё в канонах прекрасно сформулировано. Во многом, кстати, с опорой на римское право, которое до сих пор остаётся эталоном юридического совершенства, чёткости и корректности. Если мы знаем каноны и применяем их, это и будет власть в Церкви — никакой другой власти, мне кажется, там быть не может.
То есть через каноны действует Дух Святой?
Разумеется, поскольку все церковные каноны давно были осмыслены Церковью как важнейшая часть ее собственного Предания. И поскольку формулировавшие каноны Соборы и святые отцы были движимы духом любви, конечно, дух любви и единения в канонах присутствует. Каноны реально строги только по отношению к нарушителям догматики и церковной дисциплины. Во всех остальных случаях они очень гуманны, очень дипломатичны: видно, что люди, которые их писали — настоящие христиане.
Вместе с тем звучат возражения, что свод православного церковного права, в отличие от католического, не пересматривался и не унифицировался уже более тысячи лет. Таким образом, наши каноны во многом являются лишь историческими документами, которые к тому же часто противоречат друг другу и не имеют общепринятого толкования…
Это тоже очень интересный вопрос. Я занимался проблемой применимости древних канонов к современной ситуации (у меня есть целое исследование на эту тему, пока не опубликованное). И получаются довольно любопытные цифры: канонов у нас в общей сложности пятьсот с чем-то, из них реально нельзя применить в современной ситуации процентов 20-25. Остальные 75% можно применить либо полностью, либо частично. Конечно, ряд канонов устарел: например, все каноны о рабах и господах или каноны о древних еретиках и ересях, которых уже давно нет (правда, их по аналогии можно применять к современным еретикам).
Но надо сказать, что наша Церковь живёт в первую очередь не по канонам, а по Уставу. Устав Русской Православной Церкви основан на канонах, однако содержит массу нюансов. Например, иерархическая структура Русской Церкви ни в каких канонах не присутствует — она абсолютно своеобразна. Поэтому, конечно, невозможно буквально взять древние каноны и применить к нашей жизни — они требуют толкования и анализа. Особенно это касается церковного суда, потому что Устав и даже «Положение о церковном суде Русской Православной Церкви» очень лаконичны.
Резюмируя ответ на Ваш вопрос: каноны применять можно и нужно, а в тех случаях, когда их применить невозможно, нужно пользоваться положениями Устава Русской Православной Церкви или других Поместных Церквей. В общем, вопрос хотя и сложный, но решаемый.
Беседовал Никита Глявин